А вот эта ниточка - княжич Сабуров, только что вернувшийся в город - могла вести и к его дочери. Ведь, когда-то уже Алексей Сабуров уже похищал ее и пытался обесчестить.
- Неужели он?
Первым его порывом было бежать к телефону и звонить в свое бывшее место службы. Ведь, такими делами могло заниматься лишь жандармское управление, причем в самых больших чинах. Но, не успев дернуться к телефонному аппарату, Мирский опустился на стул.
- Нельзя, нельзя туда звонить.
Звонок новому главе столичных жандармов стал бы настоящей катастрофой. Ведь, сегодняшний глава Отдельного жандармского корпуса граф Орлов был ставленником князя Сабурова.
- Тогда к Его Величеству… Я все расскажу…
Но Мирский остался сидеть на стуле. На его лице вдруг появилось выражение беспомощности, отчаяния. Кажется, первый раз в своей жизни он не знал, что ему делать.
- А что расскажу? Про свои домыслы? Скажут, клевета на достойного человека.
Глава 27. И нет черты, за которую бы не перешел враг. Но ты не можешь ответить и вынужден только смотреть на его бесчинства. Терпи, ведь скоро придет и твое время
***
Внешне мало что предвещало скорое наступление эпохальных и трагических событий. Империя, а особенно ее столица, по-прежнему блистали россыпью ярких уличных светильников, играли разноцветными бликами неоновые вывески роскошных магазинов и салонов, по широким проспектам сновали дорогие мобили. В старинных особняках гремела музыка, благородные кавалеры приглашали на танец своих дам. Императорский дворец, мраморной громадиной возвышавшийся над городом, выглядел недосягаемой твердыней, а власть самого императора - несокрушимой. Но так ли все было на самом деле?
К сожалению, за яркой картиной богатой и счастливой жизни скрывалось совсем другое. Империя уже давно не была тем монолитом, как когда-то. Самая разная гниль проникла туда, где её раньше и в помине не было. Гниль превосходства, избранности безнадежно поразила элиту – дворянство, одаренных, окончательно отдаливших их от простых подданных. Два разных мира, два разных народа, с одним прошлым, но разным будущим, стали явью. Настоящим стала вражда и ненависть, зависть и злоба. Гниль наживы, обмана и ростовщичества заразили экономику империи, лишив её здорового духа соперничества. Фабриканты и меценаты напрочь забыли о старинных традициях купеческого сословия с его верностью своему слову, заботой о сирых и убогих. Мошенничество стало для многих средством наживы, обогащения. Для миллионов подданных деньги превратились в мерило всего на свете – успеха, радости, удовольствия, любви, дружбы. Самая разная гниль медленно и неуклонно заражала тело империи, пусть ещё мощное, величественное, но уже неизлечимо больное.
Единственным скрепляющим тело империи стержнем еще оставалась фигура императора, которую продолжала окутывать пелена избранности и божественного величия. Он оставался непререкаемым авторитетом и арбитром и в роскошном княжеском дворце, и в бедняцкой хижине самого последнего батрака. На величественных праздниках во время выходов к поданным рыдающие от счастья люди тянули к нему своих детей, новорожденных младенцев для благословления. Неизлечимо больные просили прикоснуться к ним, ибо верили, что монаршее касание исцелит их от всех недугов. Но и это уже было красивой лубочной картинкой, «сладкой» сказкой на ночь и день, которой так любили потчевали народ имперские газеты. Все менялось и тут, особенно в последнее время.
Россказни о государе, защитнике народа и радетеле за страну, уже мало «заходили», веры им становилось все меньше и меньше. Ведь, дряхлеющая и утопающая в пороке империя всем своим видом говорила совершенно о другом - о наступлении мира без порядка, о правде сильного и наглого. Среди знатных радов все чаще велись разговоры о старом добром времени, когда главу империи выбирали из самых достойных дворян, когда император был всего лишь первым среди равных. И пусть в этих разговорах еще не было крамолы и выглядело это лишь умозрительным философствованием, но сигнал о смене настроений среди опоры империи - дворян - давало ясный и понятный. Сегодня велись ничего не значащие разговоры, завтра строились планы, а после завтра за ними следовали действия. Словом, опасаться было чего.
Вдобавок на фоне всего этого происходили странные события, которые многих заставляли призадуматься о будущем империи.
Время от времени крупнейшие заводы - монополисты в своей отрасли - начинали сотрясать забастовки, стачки. Тысячные коллективы на время превращались во взрывоопасную массу, готовую рвануть так, что заденет вся и всех. Полиция и жандармы с ног сбивались, чтобы докопаться до самых корней происходящего, но было бесполезно - все было шито и крыто. Положение усугублялось странной волной банкротств, когда внешне совершенно успешные предприятия вдруг объявляли о своей финансовой несостоятельности и выгоняли без выходного пособия тысячи рабочих. Толпы безработных мужчин и женщин оказывались на улице, прилагая массу усилий, чтобы найти новое место.
Более ясным предвестником тревожных событий стали слухи о мятежах в армии, чему сначала никто и не думал верить. В самом деле, какие мятежи могут быть там, где все без исключения давали присягу на верность империи и императору? Тем более армия всегда была на особом положении - привилегированном обеспечении, обласканной многочисленными милостями императора. О каких мятежах в таком случае, вообще, можно вести речь? Но после неожиданно начались аресты среди рядового состава и господ офицеров двух самых известных полков империи - Семеновского и Преображенского. Оказалось, как сообщили имперские газеты, бунтовщики замышляли заговор против императора. Хотели во время смены караула во дворце разоружить охрану, захватить семью императора, а его самого шантажом заставить отречься от престола.
И все эти события казались мало связными друг с другом. С первого взгляда не просматривались ни логика, ни последовательность, что лишь еще больше запутывало власть в их попытках все взять под контроль. Без всякой внешней или внутренней причины все начиналось «сыпаться» то в одном, то в другом местах.
***
Родовая резиденция князя Сабурова
Княжич раньше обычного вернулся из гимназии, где ему было официально было объявлено о восстановлении в правах имперского гимназиста и допуске к занятиям. После бурной встречи, устроенной его старой компанией, у него царило приподнятое настроение. Наконец-то, схлынуло, копившееся долгое время, напряжение. Теперь все «вернется на круги своя» и произошедшее с ним за последние пол года забудется, как страшный сон. Никогда больше не будет нищебродских апартаментов, кургузых чиновничьих мундиров, нудной канцелярской работы, прыщавых девок с рыхлым телом.
- Никогда, - оказавшись в огромной гостиной, он шумно потянулся. После выдохнул еще громче, чем прежде. - Никогда больше... Теперь все будет по-другому.
Кивнув своим мыслям, Алексей направился к широкой лестнице. Нужно было переодеться во что-то более предпочтительное для клуба, который он снял, чтобы отпраздновать свое возвращение.
- Хочу что-то особенное, - в голове уже крутились образы с соблазнительными и на все готовыми особами, которые, словно мотыльки, во множестве слетались на запах денег. - Сначала попробую шоколадку, а после сразу …
На середине лестницы его шаг замедляется, и он замирает, недоуменно дергая по сторонам головой. Только сейчас до него вдруг дошло, что в доме было непривычно тихо. Казалось, все домашние просто испарились. Не было видно даже прислуги, которой обычно был наводнен дом. Где горничные, что то и дело пробегали мимо? Где мажордом, внушительного вида мужчина в роскошной ливрее, вот уже пять десятков лет неизменно встречающий в гостиной Сабуровых? Где все они?
- Черт, а где все-то? Че за склеп?
Тишина, царившая в доме, стала почему-то казаться плотной, физически ощущаемой. Не самое приятное чувство. Алексей стал нервно вертеть головой. Уж больно сильно тишина давила на нервы.